Опыт Фрэнка

Мы пили светлое пиво «Бадвайзер» в университетском баре. Классы на сегодня закончились, и можно было немного поговорить, никуда не спеша. Фрэнк любит поговорить. Он всегда кладет свою пачку «Мальборо» в центр стола, чтобы собеседник мог угоститься, не прерывая мысли. Неделей раньше мне случилось наблюдать как к Фрэнку, выпрашивая немного денег, пристал черный парень, предлагая купить фотографию своей девушки. Фрэнк отдал пятерку, но фото оставил парню, похвалив ее красоту.

Фрэнк — капеллан университета. На официальные церемонии он надевает черный костюм священника с белым воротничком, но излюбленная его одежда — джинсы и свитер. Темная борода скрывает ассиметрию лица — последствие тяжелой болезни, как и маленькие, слабые, словно у ребенка руки. Он подвижен. Его фигура, блеск глаз, особая порывистость выявляют его искренний интерес к любому, с кем-бы он не встречался. Он человек для всех и каждый может воспринять его как своего. Когда я спросил его: «В чем источник твоей радости? Где ты находишь силы, чтобы каждому помочь?» Он ответил: «Я стараюсь молиться на протяжении часа в день, и я общаюсь с людьми». Бог и ближний. Больше ему ничего не надо. В тот вечер он рассказал мне свою историю, при этом попросив не называть его имени, так что Фрэнк — это псевдоним, впрочем, близкий по созвучию. Я передаю его рассказ так, как слышал, в 10 часов вечера, в прокуренном баре.

«Я родом из небольшого шотладского города. Отец был крут. Налившись крепким элем, он утверждал себя, и тогда под его горячую руку могли попасть и я, и мама. Мать была тихой, в быту кроткой, но ревностной католичкой, и под ее молчаливым, но сильным напором, по праздникам мы всей семьей отправлялись в церковь. Этим отец словно выполнял какой-то долг; мне же, откровенно говоря, было скучно. Мой старший брат в то время учился в Ватикане и готовился к принятию священства. Я не понимал его. Писал ему, звал назад, предлагал найти ему хорошую девушку в Шотландии. Мы были далеки друг от друга. Пожалуй, и сейчас это так.

Я рос очень живым ребенком, при этом очень чувствительным. Часто мне было жаль тех мальчишек, с которыми никто не дружил, я старался сблизиться с ними, как-то вовлечь в нашу школьную жизнь, полную подвижных игр и розыгрышей. Тогда я ощущал себя счастливым, несмотря на тягостные отношения с родителями. Я наслаждался присущим мне чувством физической быстроты и силы. Одинаково ловко у меня получалось играть в футбол и в настольный теннис. Уже к четырнадцати годам и в том и в другом виде спорта меня приглашали выступать в составе молодежной сборной Шотландии.

Да, у меня были проблемы тогда. Когда мне было пятнадцать, отец настаивал на том, чтобы я бросил колледж и пошел в подручные к его знакомому электрику. Это был бы верный заработок. Но как же мои спортивные надежды?

И тогда это случилось… На одной из тренировок я неудачно упал. Потом долго и сильно болело плечо, и я отправился к врачу. Тот осмотрел меня и отправил в госпиталь. Сказал, что для обследования, недели на две. Но я провел там два года. Это оказалась прогрессирующая дистрофия мышц. Боль стихла, но рука постепенно теряла подвижность, дошло до того что я не мог пошевелить даже пальцами. Мне делали различные процедуры, но было ясно, что инвалидом я останусь навсегда.

Я был в отчаянии. Я перестал чувствовать себя личностью, потому что у меня не теперь не было цели в жизни. Попросту я был никому не нужен. Хотя… Конечно, мама каждую неделю навещала меня, раза два приходил отец, брат писал ободряющие письма из Рима. Да, была еще девушка, она тоже не оставила меня. Расскажу о ней позже…

Я не мог одеваться. Я не вставал. Мышцы тела перестали слушаться меня так, что я не мог сходить в туалет. Я мочился в особый пластиковый сосуд, который клали мне в постель. С этим связана веселая история. Наверное, и тогда, когда я был подавлен бессилием, которое обрушилось на меня, природная жизнерадостность не умерла во мне. Помню женщина, навещавшая моего соседа по палате, как то сказала: «Знаешь, у твоей постели всегда собирается что-то вроде клуба». Часто я не мог удержаться, чтобы не подшутить над медсестрой, увлекавшейся очередной модной диетой: «Слушай, от этого патентованного дерьма ты толстеешь с каждым днем». И они не оставались в долгу. Однажды, в насмешку, медсестры проткнули дырку в сосуде, где собиралась моя моча и я ощутил что-то горячее и вонючее, струящееся по моим холодным обездвиженным голеням. Не знаю, но меня это даже взбодрило. Значит, я еще человек, раз надо мной можно пошутить.

Но я лежал. Я не двигался. Мое тело утратило чувствительность и подвижность. У меня не было цели, было оцепенение. И вот что случилось. Я лежал в неврологическом отделении. Помню, что в этот раз рядом со мной положили какого-то беднягу, перенесшего серьезную травму головы. Он плакал и все время причитал: «Я же был удачливый бизнесмен. У меня была отличная семья. Все складывалось так хорошо, а теперь… Теперь я не могу сложить паззл из нескольких частей, который за несколько минут сложит пятилетний ребенок. Впервые в жизни я не знаю что делать. Мои мозги не слушаются меня». Я пожалел его, чтобы как-то утешить, мне захотелось дотронуться до него. Тогда в палате была врач, и она вдруг крикнула мне: «Эй! Твои пальцы шевелятся». Я не мог в это поверить. Я боялся в это поверить. Я не хотел в это поверить. Тогда бы появилась надежда, а от этого стало бы еще больнее потом. Но врач настаивала: «Посмотри на свою руку!» И действительно: пальцы подергивались. И вот меня положили на операцию. Мне перешивали тело. Кожу с плеч — вот они, швы, — пересаживали на руки. Я плавал в боли. И, в общем-то, я не знал, зачем. На особых аппаратах растягивали мои ноги, разрабатывали руки. Это был хирургический успех, но психологический провал. Я вышел из больницы с документом пожизненного инвалида.

Государство позаботилось обо мне. Мне предложили какую-то легкую работу в доме для престарелых. Когда я в первый раз пришел в этот дом, я нажал в лифте кнопку последнего этажа. Потом я вышел на балкон и выбросил себя вниз.

Мне не повезло. Я переломал ноги. Я снова попал в больницу на несколько месяцев. Сделали несколько операций над коленными суставами. К хронической слабости рук прибавились трудности ходьбы. Но я и не хотел ходить, как и не хотел жить. Я терзал себя тем, что даже покончить с собой по-настоящему не смог.

Но, как вы помните, я с детства был настойчив. Я придумал способ смерти, казавшийся мне гарантированным. Перед моими глазами стоял перекресток автострады с оживленным движением, неподалеку от моего дома. Выписавшись из больницы, я приехал туда. Постоял, потом зажмурил глаза и резко вошел в двухсторонний поток мчащихся автомобилей.

И вновь… Я был искалечен, но не умер. Мне снова делали операции. Не знаю, сколько их я перенес.

Время шло, мне уже исполнилось двадцать. После всех этих больниц я стал пить. Может быть потому, что это казалось мне наиболее логичным. Все эти годы рядом со мной оставалась девушка, которая навещала меня и, как могла, старалась утешить. Она была чернокожая, из Уганды. Я действительно любил ее, но тогда начал специально искать других женщин. Я уничтожал себя.

Помню, как в одной из веселых компаний я так напился, что вместо нагрудного платка положил в карман пиджака жареную картошку и старался всех угостить. Тогда мы насмехались над газетой — католическим изданием, которая случайно оказалась в нашей компании. И там было объявление: «ТЫ ХОЧЕШЬ БЫТЬ СВЯЩЕННИКОМ?» Может быть, я смеялся больше всех, настолько нелепым мне все это представилось. Впрочем, там было что-то затронувшее меня — священники требовались для миссионерской работы в Африке… А я очень любил свою черную подругу. Не помню как, но я оторвал это объявление и на утро оно попалось мне, когда я выгребал из пиджака остатки жареной картошки. И… Я написал письмо. Парню, который дал это объявление. Прошел месяц, я уже забыл о письме, но он позвонил мне. Я так испугался, что сказал, будто он ошибся номером. Но потом я встретился с ним.

Этот человек, священник католического ордена спиританцев, изменил мою жизнь. От него я научился самому острому наслаждению — помогать другим. Я не знал, как это надо делать, но я чувствовал головой, сердцем и телом, что это мой путь. Теперь я жил в общежитии среди таких же девушек и парней, целью которых было облегчать боль других. Мы изучали психологию, медицину, мы учились сначала помогать друг другу. Я понял, как легко преодолеть боль, когда ты делишь ее на всех. Невозможно представить, но я со своим искалеченным телом прошел стомильное паломничество пешком. Я не знал, что может быть лучше этого: быть вместе с другими, идти и думать о Боге. «Да ты уже наш, твоя судьба быть священником», — сказал мне тогда духовный наставник. Рассмеявшись, я показал ему наш шотландский неприличный жест. Но он оказался прав. Я не знаю, как это вышло, но вскоре я принял сан.

Теперь я был одержим одним — отправиться в Африку. С моими болезнями и немощами это было почти невозможно. Но помните, я был настойчив. Оказавшись в Африке я не стал жить с другими священниками. Мне не хотелось кого-то обращать в свою веру. Мне хотелось просто быть вместе с черными людьми, наблюдать их жизнь, выучить их язык, понять их и до конца понять себя.

Они совершенно другие, они восхитительно другие. Они умеют быть простыми. Это простота совершенства. Я пил с ними их домашнее пальмовое пиво и учился их языку, сидя у ночного костра. Из миссии я уехал, вызвав недовольство вышестоящих членов Ордена. Я отправился в самую отдаленную деревню, где жили, как они сами себя называли, «грязные люди». Они противились цивилизации в любой форме. Они не хотели носить одежду. Они охотились только копьями. Я был очарован их жизнью. Единственное, от чего меня тошнило — от их излюбленного напитка, молока пополам с кровью. Это была настоящая первобытная жизнь. Когда ты болен, за тобой ухаживают по очереди все жители деревни. Они всем делятся друг с другом. Чувство их общинной принадлежности необыкновенно. Когда я спросил одного воина, как его имя, а по суахили это звучит «Кто твое имя?», он отвечал мне десять минут, перечислив всех своих предков, обстановку жилища и семейных богов. Я начал им рассказывать про Иисуса Христа. Они слушали меня доверчиво и с необыкновенным вниманием, а потом спросили: «Это твой брат?» «Да, — поначалу смутившись ответил я, — мой Брат». «Он скоро приедет к нам?» «Да» — отвечал я уже тверже, «Он скоро приедет к нам всем, а пока Он просил, чтобы мы соблюли Его заповеди». Эти милые простые люди были готовы слушать еще и еще, но, по правде сказать, с прощением у них получалось не очень успешно. А вот истории из Ветхого Завета, приводили их в восторг.

Но все же не зря я был у них. До сих пор я вспоминаю урок, который я получил от старой умирающей женщины. В том селении было поверье: счастливым будет тот, кто увидит вершину горы Килиманджаро, которая почти всегда покрыта облаками. И случилось, что когда я был приглашен как священник к умирающей, я взглянул вверх и увидел, что снежная вершина сверкает под лучами солнца. «В такой момент и умирает человек», — подумал я. И видимо на глазах у меня показались слезы. «Не плачьте, падре, — прошептала она. — Всегда помните то, чему вы научили нас: Христос не только умер, но и воскрес».

Приключений было много. И последнее из них весьма болезненное. У меня случилась страшная боль в животе и сильно распухли яички. Врачи в столице Танзании подозревали злокачественную опухоль и настоятельно рекомендовали лететь на операцию в Европу. Танзанийцы свою национальную авиакомпанию обычно называют «Может Быть». Может, самолет полетит, а может, нет. Опять не повезло: рейс отменили, в автобус на двенадцать мест набилось человек тридцать и я, с распухшими яичками, буквально лежал на головах. До соседней Кении ехали по жаре часов десять. Но это я уже плохо помню. Посадили меня на самолет в Амстердам, оттуда прилетел в родной Лондон. Ложусь в больницу, и моим лечащим врачом оказывается африканец, как раз из Танзании. Стоило прилетать? Судьба! Сделали операцию. Слава Богу, опухоль оказалась доброкачественной. Однако в Африку врачи возвращаться запретили. Начальство Ордена посоветовало: есть такой парень в Америке, Адриан ван Каам, поезжай у него учиться. И вот я здесь».

В Университете Фрэнк одновременно студент и капеллан. Ему сейчас немного за тридцать. Он увлеченно учится психотерапии, а вечера проводит в общении с ребятами из кампуса, часто заходя на спортивные соревнования и дискотеки. Он спиританин, девиз их Ордена — «Пригодный ко всему». Иногда они продолжают: «…и ни к чему не способный». Это шутка. Фрэнк любит шутить. Он не знает, сколько ему осталось жить. Он просто счастлив…

13 Апр 2012 | Сергей Белорусов

Запись опубликована в рубрике способы жить. Добавьте в закладки постоянную ссылку.